Священник про бесплодие, перинатальные потери и ЭКО

Екатерина Савлаева: Да, к сожалению...
Люди часто спрашивают: "Почему Бог не дает мне ребенка?"

Олег Дождиков: Я не могу ответить от имени Бога. Я не знаю, почему не получается. Иногда ответ бывает простым, иногда сложным.

Бывает, что люди оттягивают рождение ребенка. Бывает, что муж не идет обследоваться. А бывает, что ответы действительно сложнее, приходится разбираться. Иногда мы просто боимся отношений. Иногда боимся самого ребенка. Но это уже область психологии, не всегда ответ бывает быстрым и простым. Но важно подготовить себя, ведь вдруг ребенок все-таки придет, а мы уже настолько перегорели, что не сможем его принять. Такое тоже бывает.

Екатерина Савлаева: Да, бывает очень часто.

Олег Дождиков: Жить и радоваться каждому мгновенью — насколько это возможно. Хотя когда ждешь ребенка и ничего не получается, это непросто. Безусловно, сложно.

Екатерина Савлаева: Мне очень понравилось, как вы сказали, что не можете говорить от имени Бога. К сожалению, иногда я слышу очень категоричные ответы, будто бы от имени Бога. Жесткие, безапелляционные, ранящие. Но это говорят конкретные люди, а не он.

Олег Дождиков: Эта история напомнила мне один случай. Знакомый хирург как-то сказал: "Когда я захожу в операционную, я чувствую себя Богом. Потому что если не буду так себя ощущать, у меня ничего не получится". У него сложные операции, он спасает жизни. И это ему помогает. Наверное, имеется в виду немного другое... Это уверенность: "Я могу это сделать". Просто такое небольшое дополнение.

Екатерина Савлаева: Да, я помню, как в реанимации новорожденных видела надпись: "У Бога нет других рук, кроме наших". В этом случае такая фраза звучит очень трогательно и уместно.

Например, когда я была у врача в Турции — он мусульманин — он сказал: «Я через тебя помогаю Аллаху». По сути, это некая интерпретация идеи, что у Бога нет других рук, кроме наших, просто в другой религии, потому что у каждого свой Бог.

Я хочу прочитать вопрос от читательницы.

Девушка пишет: «Мы с мужем атеисты, а религиозных родственников у нас немало. Иногда мы слышим уколы на эту тему, например: «Надо прийти к Богу, и только тогда получится родить». У нас было четыре потери, и такие слова, даже в намеках, очень неприятны. Получается какое-то религиозное насилие — либо ходишь в церковь и меняешь свои взгляды, осознанно сформированные вследствие образования, либо у тебя не будет ребенка, и ты будешь страдать. Как бы вы могли это объяснить или прокомментировать?»

Олег Дождиков: Не знаю... Возможно, они так пытаются помочь, но тогда получается, что у них Бог какой-то весьма странный. Если ты не ходишь в церковь, то у тебя четыре потери — получается, Бог ведет себя, как садист выходит.

Я думаю, что они искренне хотят помочь. Возможно, их так учили, возможно, они это где-то слышали или даже чувствуют так. Но логики в этом, на мой взгляд, нет. Разве у верующих не умирают дети? Это происходит, к сожалению, часто. Наверное, редко найдется семья, где не было потерь. Но это не значит, что они какие-то «наказанные».

Я бы не согласился с родственниками. Пусть лучше помогут как-то иначе. Может, просто помолчат, может, поддержат, приготовят что-то. Не знаю… но если бы они сделали хоть что-то полезное, это, вероятно, помогло бы больше, чем советы «иди в церковь, и все у тебя наладится». Где гарантии? Они говорят тоже от имени Бога - приходи и все будет хорошо. Хотелось бы в это верить, но бывает по-разному.

Екатерина Савлаева: Да, здесь словно некий торг: «Сделай то-то, и тебе будет награда». Получаются две вариации: первая — не ходишь в церковь, у тебя потери, а вторая — ходишь в церковь, но у тебя бесплодие или потери, и окружающие говорят: «Это Бог тебя наказал».

Я обычно спрашиваю клиенток: «Неужели Бог настолько жесток, что, чтобы наказать тебя, он убивает детей?» В моем представлении Бог более милосердный, и он не мстит людям таким образом. А как вы думаете, Олег?


Олег Дождиков: Это очень сложные вопросы, на которые мы хотим найти ответ. Иногда люди находят короткие объяснения, которые кажутся универсальными, но всегда ли это так?

Но если мы посмотрим, например, на Евангелие — где там Бог кого-то наказывал? Где убивал детей? Ведь Христос приходил, исцелял, возвращал людей к жизни, и говорил, что ученики смогут делать то же самое. Получается, это какое-то искажение смысла.

Иногда пожилые люди говорят: «Бог посетил меня», а потом уточняют — сломали руку, заболели. Но ведь Бог не ломал никому руки... Я не могу представить, что такие вещи исходят от Бога.

Но вопрос остается: почему так происходит? Почему люди ждут, молятся, ходят в храм, а ребенка так и нет? Я не знаю... В моем представлении, это какое-то несовершенство природы, что-то, чего не должно быть, но, к сожалению, оно есть.

Вопрос «Почему умирают дети?» остается без ответа. К сожалению.

Екатерина Савлаева: Я тоже не знаю ответа. Мы обсуждали это в прошлом подкасте и пришли к тому, что это случается потому что случается, потому что мир так устроен. У меня до сих пор нет объяснения этому.

Но среди клиентов, приходящих ко мне на консультации с бесплодием или потерями, я абсолютно не вижу какой-то истории про «карающие наказания». Я вижу перед собой обычных людей, хороших людей, которые хотят стать родителями, которые готовы дать что-то своим детям. Но, к сожалению, мир устроен так, что не все происходит так, как нам хотелось бы.

Меня сама концепция «наказания» волнует, потому что я часто слышу ее от верующих. Кто-то идет в храм, спрашивает там совета, и ему говорят: «Это за твои грехи. Отмаливай, приходи в церковь — тогда, возможно, что-то изменится».

И человек усиливает свое чувство вины — женщина становится словно тотально виноватой перед всем. Но ведь когда мы берем на себя вину за нечто столь великое, как человеческая жизнь, мы пытаемся взять на себя то, что, возможно, нам не подвластно. У нас нет власти управлять чужой жизнью.

Олег Дождиков: Да, здесь есть несколько важных моментов. Когда человек приходит и говорит: «Мы потеряли ребенка», он, конечно, задается вопросом: «За что нам это?»

Но не всегда он ждет рационального ответа — скорее, ему важна поддержка. Часто такие вопросы скрывают за собой просьбу о помощи: человеку важно, чтобы его не осуждали, а просто были рядом, поддержали.

И тогда задача тех, к кому он приходит за этой поддержкой, не в том, чтобы топить его в вине и страхе, а наоборот — помочь пережить горе, насколько это возможно, чтобы оно не разрушило человека.

Это страшно - когда ты берешь беду другого человека на себя, нужно найти какие-то слова, а их нет. Хочется поддержать, а не знаешь, что сказать. И тогда говорим эти шаблонные фразы.

А мои представления — это все-таки то, что мы видим в Евангелии: Христос приходил, исцелял, приносил надежду, давал людям жизнь. Когда к нему приходили с больным ребенком, никому не говорил — за твои грехи.

Он сказал, что ученики смогут делать то же самое. И я не могу этого делать? Ну хотя бы насколько это возможно, побыть с человеком, у которого горе.

Екатерина Савлаева: Олег, часто бывает, когда случается либо бесплодие, либо потеря — любая потеря, не обязательно перинатальная, — люди иногда отворачиваются от Бога. Даже вот сейчас я читала книгу
"Выбор Софи", и там очень показательно, как главная героиня сказала, что после всего, что с ней произошло, а она была узником: "Ну где Ты, Бог, в этот момент, когда у меня убивали детей? Когда я должна была выбирать между ними?"

И вот часто когда люди в такой ситуации, как будто у них теряется вера, и они ни там и ни там. Они не всегда были верующими или в той или иной мере верили, но когда случается что-то невообразимое, вот этот вопрос — а где был Бог в этот момент? — и они как будто уже отворачиваются от Него и не знают, как поступать.

Олег Дождиков: Я думаю, что это совершенно нормальное чувство. Мы можем гневаться, злиться на Бога... Совершенно нормально спрашивать: "Если Бог — Отец, то где Он был?" Это закономерный вопрос: почему ребенок заболел, почему он умер? Мы имеем полное право на этот гнев.

Можно, наверное, сравнить с тем, как маленькие дети, когда мы даем им горькое лекарство. Они же злятся на нас, но при этом мы, родители, понимаем, что они злятся — они имеют на это право. Они кричат, дерутся, отталкивают нас. Это совершенно нормально.

А здесь ведь родители потеряли ребенка... Как не гневаться? Как не злиться? Как не отворачиваться, не уходить?

Ну, тут может быть такой ответ: так же, как родители остаются рядом с детьми в их кризисные моменты, так и Бог стоит рядом, несмотря на то что мы отрицаем, злимся, говорим: "За что?"

Мы можем кричать: "Тебя для меня больше нет!" — но ведь дети тоже так говорят: "Ты мне сделал больно, я не буду с тобой разговаривать!"

Конечно, здесь совсем другая ситуация, намного сложнее. Но человек в горе имеет полное право на такие чувства.
Важно просто понимать, что Бог все равно стоит рядом.

Екатерина Савлаева: У меня мурашки, когда вы сказали: "Но Он стоит рядом всё равно." Это как-то очень откликается. Вот я тоже замечала в работе... Я хочу сказать про обратную сторону. У нас всегда две стороны медали.

Первая сторона — это когда человек отворачивается от веры. А вторая — наоборот, верующие люди иногда имеют больше опоры в тяжелые моменты: при бесплодии, при потерях, в сложных жизненных ситуациях.

Как из вашего опыта? Если человек не отвернулся от веры, что помогает ему пережить произошедшее?

Олег Дождиков: Опять же, каждому по-разному. Если он ходит в общину, где есть поддерживающие люди — прихожане, священник, — это может помочь. Когда разделяют его боль, говорят: "Мы молимся за вас, за вашего ребенка, что можем сделать?" Когда приходят, помогают — конечно, это поддержка.

Кто-то замыкается. Но даже если изредка им позвонят и просто спросят: "Как ты? Что можно для тебя сделать? Когда увидимся?" — это уже важно.

Мне кажется, вера всё равно помогает — несмотря на то, что произошло.

Но особенную роль и грает приход, в котором находится человек, те люди, которые рядом. Главное, чтобы им не говорили глупостей вроде: "Это за твои грехи", "Это за то, что кто-то что-то сделал"... Это ранит.

Екатерина Савлаева: Раз уж мы так плавно перешли к теме перинатальных потерь... У меня первый блок был про бесплодие, но эти темы очень близки.

Я хочу спросить: можно ли родителям молиться за нерожденного ребенка? Или за рожденного, но не успевшего принять крещение?

Олег Дождиков: Да, есть специальная служба. В 2012 году её официально утвердили. Это служба утешения родителей некрещеных детей. Конечно, её не всегда проводят, но родители могут читать её самостоятельно.

Можно также присоединиться к такой службе онлайн — мы проводим её раз в месяц. Обычно я выкладываю информацию у себя в Telegram.

Родители могут молиться, могут попросить распечатать службу и показать священнику своего храма, если он не знает. Мы должны служить, если к нам обращаются. Может быть, у священника не будет времени, но тогда можно спросить, когда можно подойти, чтобы отслужить службу. Для нас это важно.

Екатерина Савлаева: А такой вопрос: если ребенок абортирован, на него это распространяется? Можно ли проводить эту службу или молиться?

Олег Дождиков: Какая разница? Это ребенок. Я не вижу разницы. Даже если родители совершили аборт, не было медицинских показаний, но потом пришло понимание — почему нет? Конечно, можно.

Екатерина Савлаева: Олег, вы не представляете, скольким людям сейчас ваши слова очень сильно помогут. Потому что эта тема очень непростая со всех сторон. Более того, про нее сейчас даже говорить, по большому счету, нельзя. Я даже главу из книги убрала на эту тему, потому как у нас меняется законодательство. Я поэтому очень осторожна. Но все-таки задам вопрос. Читательница много спрашивала об этом, потому что очень мало информации.

Интересно ваше мнение: как справиться с чувством вины после аборта? Как получить поддержку, если эта тема стигматизирована? Ведь общество говорит: "Ты сама сделала выбор, это твоя ответственность", и ты как будто не имеешь права горевать и жалеть. Хотя в моей практике много женщин, которые горюют и жалеют об этом и спустя годы. Как помочь себе, если при этом был элемент выбора?

Олег Дождиков: Важно понимать, что та женщина, которой она была в тот момент, и та, которая осознает произошедшее сейчас — это два разных человека. Она не была тогда такой, как теперь. Она изменилась, пришло понимание.

Как простить себя? Это, наверное, вопрос, требующий отдельного разговора. Нужно разобраться, кто нас обвиняет в этой ситуации. Наши близкие? Муж? Другие дети? Может быть, сам нерожденный ребенок? Мне кажется, что ребенок, даже если он не родился, если мама осознала это и пришла к пониманию, не обвиняет ее.

У нее есть право на раскаяние. И есть право на прощение. Порой женщины уже достаточно наказывают себя этим чувством. Куда еще больше наказывать? Я думаю, что ее ребенок был бы рад, если бы у нее появился брат или сестра. Он не будет в осуждении.

Я не говорю сейчас о тех случаях, когда женщины говорят: "Я сделала аборт, и пойду дальше так же". Это совсем другой разговор.

Екатерина Савлаева: Да, так и есть. Я тоже обычно так говорю и вижу, что тогда это совершалось из другого состояния, другой жизненной ситуации, чаще всего в совершенно другом возрасте.
Женщины часто намного больше реальных сроков отбывают срок в своей внутренней тюрьме. Они боятся идти в храм с этим, боятся обвинений, осуждений и вообще остаются просто в вакууме с этой ситуацией, без поддержки. Когда есть просто перинатальная потеря, поддержку найти, конечно, проще, нежели когда присутствует элемент выбора.

Олег Дождиков: Но им еще тяжелее, потому что никто не поддерживает, «сама ведь это сделала». Но если бы она не изменилась, не раскрылась, она бы и не пришла, не мучилась бы с этим вопросом.
И получается, что близким не скажешь, никому не скажешь, а совет «забудь уже» не так просто выполнить. Но это не всегда так работает.

Екатерина Савлаева: Вот вопрос из моего телеграм-канала. Здесь про прерывание беременности по медицинским показаниям.

Девушка пишет: «Я знаю, что церковь против прерывания беременности по любым причинам, снисходительно относится только к случаям угрозы для жизни матери и когда при этом плод не жизнеспособен. Но как быть в ситуациях, когда приходится переступать через себя? Можно ли обрести утешение?

Медицинские показания для прерывания: ребенок родится инвалидом, тяжелый диагноз, не существует лечения этих патологий, прогноз для здоровья неблагоприятный, развитие непредсказуемое. С другой стороны, возраст беременной — за 35-40, есть старший ребенок или несколько детей, есть ответственность перед пожилыми родителями, ресурсов у семьи немного.

Очень хочется верить в чудо, но сейчас уровень перинатальной диагностики практически исключает постановку неверного диагноза, и встает этот страшный выбор.

Мы с мужем выбрали прерывание. Сейчас я переживаю сильнейшие душевные муки, тоскую по малышу, испытываю сомнения и боль. Но не могу представить, как бы мы жили с малышом и его неизлечимыми, но не летальными пороками.

То, что я верила и верю в Бога, ходила в церковь, еще больше добавляет мучений в проживание этого горя. Мои молитвы не были услышаны, и теперь я боюсь идти в церковь, боюсь осуждения. Еще ловлю себя на том, что в обиде на Бога, который допускает такое».

Олег Дождиков: Вы знаете, в таких ситуациях... Я не знаю, это уже сделано. Я могу только сказать, что не хотел бы оказаться на вашем месте. Я бы не хотел принимать такое решение. Я могу только сочувствовать вам, потому что вам пришлось принимать это тяжелое решение в семье.

Единственное — не всегда понятно, как правильно поступать.

Я знаю разные случаи. Бывали ситуации, когда ставили тяжелый диагноз, и люди рожали, потому что считали это важным. Ребенок с таким диагнозом жил дома, да, они понимали, что смогут справиться. Кто-то не принимал такого решения.

Но проблема в том, что иногда людям не дают полной информации, не объясняют, что при определенном диагнозе, например, в маленьком городе помощи не окажут, а в большом центре — могут. Сейчас есть фонды, возможности, но с этим уже не поспоришь, потому что решение принято, и что-то говорить задним числом не имеет смысла.

Наверное, я пока не смогу дать вам более развернутого ответа...

Екатерина Савлаева: Это правда большая тема. У меня есть отдельное видео на YouTube для тех, кто нас сейчас слушает. Называется «Прерывание беременности по медицинским показаниям».

Информации об этом очень мало, поддержки — ноль. При этом осуждению подвергаются и те, кто выбирает оставить ребенка, и те, кто выбирает прерывание. То есть осуждают и тех, и других.

Я хотела еще спросить: существует ли какое-то объяснение со стороны церкви или Библии перинатальным потерям? И что, согласно церковному учению, происходит с душой ребенка?

Олег Дождиков: Я как-то не припомню, что в Библии, но думаю, что это то же самое. Важна душа человека — это не столь важно, сколько он прожил.

Я думаю, что наши нерождённые дети или умершие — они давно с Богом, вне зависимости от того крещены или не крещен…

Когда мы говорим, что наши дети — ангелы, мы имеем в виду то, что они безгрешны и просто находятся с Богом.

Екатерина Савлаева: Когда сказали "с Богом", я вспомнила работы художницы Paige Payne и она изображает именно это в своих картинах.

Вопрос к вам как к священнику. Вот эта идея — человек приходит в мир на определённый срок, кто-то на 12 недель, кто-то на 88 лет... Это какая-то судьба? Он идёт по этому уже предначертанному пути?

Олег Дождиков: Не знаю... Если говорить о предопределении, то что получается? Дети, которые сейчас рождаются, многих из них спасают. Сейчас нет такой смертности, как раньше. Разве сто лет назад все эти дети были предопределены к тому, чтобы сразу умереть? Многие умирали при родах или в первый год жизни. Я думаю, что во многом это была просто слабая медицина.

Я не знаю насчёт предопределения, не могу сказать. Но если судить по детям, которые попадают в реанимацию, порой взрослые не выдержали бы того, что они переживают. А они выкарабкиваются и живут вполне нормальной жизнью. По всем медицинским заключениям они не должны были дожить до утра, но живут и радуются.

Екатерина Савлаева: Я перейду к ещё нескольким вопросам про ЭКО. Я знаю, что некоторые врачи-репродуктологи, прежде чем начать работу в этой области, идут к священнику и просят благословения. Батюшки дают его, но в целом отношение церкви к этому вопросу мне до конца не понятно. Оно немного двоякое. Можете, пожалуйста, рассказать об этом? Как церковь в общем относится к экстракорпоральному оплодотворению и вообще к вспомогательным репродуктивным технологиям?

Олег Дождиков: Раньше церковью это не принималось, но со временем было признано возможным. Церковь стоит на стороне жизни. Основной вопрос возникает тогда, когда заготавливается больше эмбрионов, чем собираются дать жизней, и остальных утилизируют — против этого церковь категорически возражает.

Если родители хотят ребёнка, но, например, заготовили пять эмбрионов, а одного хватило, а остальных просто утилизируют — вот против этого церковь.

Екатерина Савлаева: Да, это правда. Это сложный вопрос. Иногда женщины приходят с этим на консультации: что делать с оставшимися эмбрионами? Это уже из области медицинской этики, но и с церковной точки зрения здесь есть много вопросов. Воспринимать ли эмбрион как человека или только как скопление клеток? Тут столько нюансов, и нет чётких ответов.

Олег Дождиков: Церковь против утилизации эмбрионов. Так что выход — либо заготавливать минимальное количество, либо искать другие пути. Но тут тоже дилемма: а если потом не получится и эмбрионов больше не будет?

Ответственность в конечном счёте на родителях. Они должны решить, могут они взять на себя этот шаг или нет. Мы можем просчитаться, сказать: «Мы попробуем один раз и больше не будем».

Но мне кажется, церковь всегда на стороне жизни, Бог на стороне жизни, и родителям самим нужно принимать решение и брать ответственность. Если мы понимаем, что из всех созданных эмбрионов большая часть погибнет, то нужно заранее решить, готовы мы к этому или нет.

Что делать - я думаю, что нельзя решать за семью. Но эта дилемма есть, и её невозможно решить, как в математике — два плюс два. К сожалению, так не бывает.

Екатерина Савлаева: Я знаю такие случаи, но это большая редкость. И это скорее чудо: сколько получилось, столько и родили.

Олег, а что бы вы порекомендовали тем женщинам, которые приходят за благословением на ЭКО, но им его не дают? Таких историй много. И у них возникает огромная растерянность, ведь ЭКО для многих — единственный шанс родить ребёнка. Что делать в таком случае? Искать другого батюшку, идти в другой храм? Какие действия можно предпринять?

Олег Дождиков: Я однажды задавал этот вопрос и нашёл ответ, написанный священником. Можно почитать его рассуждения, и, возможно, после этого не придётся никуда идти.

Если священник не благословляет, я не знаю его причин. Но в целом принятое отношение Церкви таково, что ЭКО возможно при соблюдении определённых условий.

Я не могу отвечать за другого священника.

С ним можно вступить в диалог, показать ему эти материалы. Но вряд ли кто-то на это пойдёт.

Возможно, прочтение статей родителям хватит. Конечно, хочется живого общения, когда тебя поддержат словами: «Бог на стороне жизни, пробуйте. Дай Бог, чтобы у вас получилось».

Если человеку важно благословение, он может обратиться к другому священнику.

Екатерина Савлаева: Мне сейчас вспомнились слова моей тёти — она гинеколог-репродуктолог. Когда мы говорили с ней об ЭКО, она сказала, что, да, врачи многое делают. Но она точно знает: жизнь человека всё же не в наших руках, а душу вдыхает Бог. Мы лишь помогаем создать условия, но в этом процессе есть нечто большее, чем просто медицинская помощь. Как вы думаете, Олег?

Олег Дождиков: Я не вижу тут противоречия. Мы делаем то, что в наших силах. Ваша тётя делает всё возможное, чтобы помогать людям. А дальше — дай Бог, чтобы эмбрион прижился и появилась новая жизнь.

Екатерина Савлаева: К счастью, это происходит довольно часто. Я даже знаю самого взрослого в бывшем Советском Союзе ребёнка, который был зачат с помощью ЭКО. Это моя однокурсница по психфаку, ей сейчас сорок лет. ЭКО родители сделали в Германии. Мы говорили с ней о том, что если бы тогда её родители не решились на этот шаг, её бы просто не было. Сейчас она есть, помогает людям. И это здорово — видеть взрослых детей, рождённых благодаря ЭКО.

Олег, у меня для вас сложный вопрос. Он глобальный, но интересно ваше мнение. Вопрос от читательницы моего телеграм-канала.

«Согласно документу «Основы социальной концепции Русской Православной Церкви», криоконсервация эмбрионов считается нравственно недопустимой, так как может привести к их гибели. Разрешается замораживание лишь женских клеток, чтобы затем оплодотворять их поштучно. Однако при проведении ЭКО по ОМС такого выбора нет — он возможен только при платном лечении.
То есть если у супругов ограничены финансовые возможности, и при этом они считают себя православными христианами, им следует отказаться от ЭКО?
Добавлю, что технологии не стоят на месте, и сегодня процесс витрификации эмбрионов стал безопаснее.
Следует ли Церкви регулярно пересматривать свои документы по этическим вопросам, чтобы шагать в ногу со временем и поддерживать пары, отчаявшиеся стать родителями?»

Олег Дождиков: Лет тридцать-сорок назад представить такие технологии было сложно. Но верующие люди задавались этими вопросами, и перемены произошли. Я не знаю, каким будет решение Церкви в будущем.

Но, мне кажется, Бог — на стороне жизни. И ответ кроется именно в этом.

Екатерина Савлаева: Бог на стороне жизни… Думаю, так я и назову этот эпизод подкаста. Очень откликается.

Олег Дождиков: А ответственность в любом случае лежит на родителях.

Я думаю, что многие женщины, которые прошли ЭКО, если бы изначально пошли за благословением в церковь раньше, скорее всего, его бы не получили. Но теперь они воспитывают детей, любят их и радуются. Так что в конечном итоге решать родителям.

Екатерина Савлаева: И ещё один момент. Я знаю, что многие люди ищут священника, который мог бы поддержать в сложных вопросах. Как к вам можно попасть?

Олег Дождиков: Мы дадим ссылку в телеграм, там можно писать.

Екатерина Савлаева: То есть человек может записаться к вам на личную консультацию, написав вам?

Олег Дождиков: Да, конечно.

Екатерина Савлаева: Часто даже у психологов встречается такой запрос — про священника. Люди в поиске, особенно те, с кем уже обошлись небережно, у кого есть непростой опыт. Им не хочется отворачиваться от церкви, они ищут утешения, ищут, с кем можно про это поговорить. И психолог здесь не совсем подходит, я, например, не могу заменить священника — это абсолютно разные роли, разные знания, взгляды, мировоззрение. Но я тоже часто работаю с верующими людьми.

Чувство вины у них, как правило, намного сильнее, чем у тех, кто дальше отошел от веры. Хочется завершить словами поддержки.

Что бы вы могли сказать тем людям, которые на пути к ребенку сталкиваются с огромным количеством препятствий? Иногда им кажется, что они уже не в силах справиться и вынести этот груз.

Олег Дождиков: Тут сложно сказать что-то общее. Если человек долго мучается, и ты ему говоришь "надейся, все будет хорошо" — я не могу этого сказать. Конечно, хочется, чтобы ваше желание исполнилось, но важно соизмерять желания с возможностями.

Мне приходят на ум только общие фразы, а их бы не хотелось произносить. Просто я привык работать лично, один на один. Даже на проповеди понимаешь, когда подходишь к человеку, что можно сказать. В общем-то, можно говорить одно и то же, но разными словами.

Хотелось бы, чтобы радость обязательно была в вашей жизни, и та большая радость, которую вы ждете, чтобы она случилась. Но не всегда так получается, к сожалению.

Екатерина Савлаева: Не всегда... Часто получается, но не у всех. У каждого свой путь.

Олег, спасибо вам огромное. Мне кажется, а даже уверена, что то, о чем вы сегодня говорили, для многих станет важным. Я много общаюсь с мамами — будущими, настоящими, с теми, кто мечтает ими стать. Я знаю, сколько в них боли, сколько горя, и я уверена, что ваши слова помогут. Я вам очень благодарна.

Все вопросы можно задавать в телеграм-канале perinatalist, ссылка тоже будет в описании. Делитесь своими откликами — какое впечатление на вас произвел этот эпизод, какие слова вам откликнулись, что для вас было важно.

Это был подкаст "Репродуктивный квест". До встречи!