«Я раскрыла истину, которую они были готовы узнать (они - дети автора). Не о христианстве, но о состоянии человека – о том, что страдание является составной частью жизни. Я знаю это. Ты это знаешь. Почему-то мы забываем об этом, когда с нами случается что-то по-настоящему ужасное, но это так. Мы недоумеваем: «Почему я?», или «Как такое может быть?», или «Какому ужасному Богу захотелось бы так поступать?», или «Сам факт того, что это случилось со мной, доказывает, что Бога нет».

Мы ведем себя так, будто не знаем, что каждую секунду ежедневно с самыми разными людьми случаются ужасные вещи, и единственное, что изменилось в нашем мире, или в существовании / несуществовании Бога, или в цвете неба, – это то, что ужасные вещи произошли с нами .

Неудивительно, что у тебя возникают такие сомнения в этот кризисный период, сладкая моя горошинка. Вполне естественно, что ты чувствуешь себя надломанной, испуганной и забытой Богом, который, как тебе хочется верить, явит свою милость и защитит самых дорогих тебе людей.

Бесчисленное множество людей было уничтожено по причинам, которые невозможно объяснить или обосновать с позиции духовности. Делать, как делаешь ты, спрашивая, «если бы на свете был Бог, почему он позволил моей маленькой девочке перенести операцию, которая могла угрожать ее жизни?» (вполне понятно, почему ты задаешь этот вопрос) – значит создавать ложную иерархию благословенных и проклятых. Использовать личную удачу или неудачу как лакмусовую бумажку для проверки существования Бога – значит конструировать лишенную логики дихотомию, принижающую нашу способность к истинному состраданию. Она подразумевает некое благочестивое «услуга за услугу» и противоречит истории, реальности, этике и логике. Она не желает признавать, что другая половина вознесения – та самая половина, которая делает вознесение необходимым, – вначале непременно должна быть прибита гвоздями к кресту.

Твой вопрос – о Боге. Однако если заглянуть в суть, то он не так уж отличается от других вопросов, которые люди задают мне. Они говорят: «мои ожидания обмануты» и «я хочу в следующий раз справиться лучше». Мой ответ тоже не будет оригинальным: «Чтобы справиться лучше, придется предпринять еще одну попытку».

Вероятно, благо, которое может исходить из твоего ужасного опыта, – это комплексное понимание того, что значит для тебя Бог, чтобы в следующий раз, когда тебе понадобится духовное утешение, ты могла опереться на нечто более прочное, чем шаткий заборчик: «Я поверю в Его существование, только если Он даст мне то, чего я хочу».

Сидя у койки Эммы в палате интенсивной терапии, ты уже выяснила, что твое представление о Боге как о несуществующем духе-человеке, который может услышать твои молитвы, а может и не услышать; может вмешаться, чтобы спасти твою задницу, когда дело пахнет керосином, а может и не вмешаться, – это проигрышное представление. Так что от тебя зависит создание более масштабного представления. Лучшего представления. На самом деле – почти всегда – оно оказывается меньшим.

Что, если ты позволишь своему Богу существовать в простых словах сострадания, которые говорят тебе другие? Что, если вера – это ощущение, которое возникает, когда ты прикасаешься рукой к священному телу своей дочери? Что, если величайшая красота дня – это луч солнечного света в твоем окне? Что, если случилось нечто ужасное, а ты все равно воспрянула духом? Что, если бы ты поверила в человеческое измерение? Что, если бы ты внимательнее вслушалась в историю человека на кресте, который нашел способ вытерпеть свои страдания, чем в рассказы о невероятных чудесах мессии? Увидела бы ты в этом проявления чуда?»